ЗВ: "Почти как боги". Палапатин/Анакин/Оби-Ван + начало 3 части

Форум » Большой зал » ЗВ: "Почти как боги". Палапатин/Анакин/Оби-Ван + начало 3 части » Ответить

ЗВ: "Почти как боги". Палапатин/Анакин/Оби-Ван + начало 3 части

Сехмет: Автор: Сехмет (cexmet@inbox.ru) Название: Почти как боги Фэндом: ЗВ Пейринг: Палапатин/Анакин/Оби-Ван, Хан/Люк, упоминаются другие Жанр: ангст Рейтинг: R Предупреждения: AU, ООС Дисклеймер: права на все – у Лукаса. Я просто бедный кролик

Ответов - 29, стр: 1 2 All

Сехмет: ПОЧТИ КАК БОГИ хотя нас двое, почему-то я один с той стороны лишь Верхний Мир - чем выше, тем прекрасней тем безымяннее, а я боюсь причин веди меня от старости к рожденью веди меня от света и во тьму веди меня по сумеркам безвремья веди меня пока я не умру. sniper ПРОЛОГ – Джедаям не нужна власть. Особенно – добытая низким образом, – возмущенно возразил юноша. – Кто сказал тебе об этом? Сами джедаи? – Палапатин улыбнулся: немного лукаво, немного печально. – Да. И я верю им. Палапатин внимательно заглянул в глаза молодому джедаю. В этом взгляде было что-то такое, что заставило Анакина вздрогнуть. – Они лгали тебе. Подумай сам. Он прав. Ты знаешь, что он прав, но не признаешь этого. Ведь джедаи… – Они лгали тебе, – снова сказал Палапатин. «Оби-Ван никогда не стал бы мне лгать» Они не доверяют тебе. Даже Оби-Ван. Потому, что… боятся? Боятся тебя? – Они все лгали тебе, в надежде, что ты никогда не поймешь, чего на самом деле добивается их орден всю историю своего существования. Они лгали тебе. Ты знаешь это. – Каждый из них и все они вместе. Они лгали тебе. – Джедаи не лгут. Ты упорствуешь во лжи самому себе, Анакин. Ты знаешь, что свод правил ни кем уже давно не соблюдается, если и соблюдался когда-нибудь. Все нарушают его. И Оби-Ван – тоже. С тобой – разве он не преступает все правила и клятвы? – Неужели ты веришь им больше, чем мне? Что ты ответишь на это, Анакин? Юноша вздохнул и прикрыл глаза: – Все они?.. И… магистр Кеноби?.. Пальцы Палапатина ложатся на плечо Анакина. – Конечно. Объятье перестает быть дружеским. – Все они… Горячее дыхание скользит по коже. – …Обманывали тебя… Губы впиваются в шею жестким поцелуем. – …Мой мальчик. Прохладные влажные зубы разжимаются, и горячий язык, шершавый, как у хищного зверя, начинает извилистый путь к мягким губам юноши. Совсем не как Оби-Ван. – Все они. – Повторяет Канцлер. – Обманывали тебя. Все они… Прежде Анакин целовался только со своим наставником. Кеноби был привлекателен и нежен, его поцелуи были долгими, теплыми, на них было приятно отвечать, приятно было чувствовать, как Сила течет из тела в тело, вплетая свою тихую вибрацию в двойной пульс губ и языков, слившихся в единое целое. Дыхание Палапатина было горячим и жадным, как полуденный ветер татуинских пустынь. Казалось, оно иссушало, затягивало в себя – только оступись и окажешься по горло в песке, который будет затягивать все глубже и глубже, давить на грудь, засыпаться прямо в душу, пока ты сам не станешь частью песка. И это было великолепно. Палапатин целовался не как старик, пусть даже опытный, но как какое-то существо, древнее, как сама Сила, и такое же вечно молодое. Существо, у которого внутри был целый безграничный мир. – Пойдем со мной, Анакин, – шепнул Канцлер ему на ухо. – Пойдем. И седовато-желтые волны песка сомкнулись.

Сехмет: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Это – в последний раз. В последний раз твоя рука впечатывается ему в плечо, в последний раз его спина прижимается к твоей груди. Больше никогда уже не будет «я люблю тебя, Оби-Ван». Он обманул. Все они – обманули и предали тебя. В полумраке комната казалось какой-то нереальной, размытой, точно сообщение, переданное на слишком большое расстояние. Протез лежал на полу, возле кровати, там же, где и спешно сброшенная одежда. Они все обманули. И никакой вины. Анакин двигался неспешно, внимательно прислушиваясь к тихим стонам своего наставника. Эти дети и не думали, что я могу оказаться убийцей. Их приучили бояться только красных мечей. Конечно, они не были ни в чем виноваты. Пока. Но они неизбежно стали бы джедаями, а врагу нельзя оставлять резервные силы. Глубже. Глубже, в горячее тело того, кто уже стал твоим врагом. Пусть он стонет громче – не важно, от боли или от наслаждения. Ты ведь тоже лгал мне, Оби-Ван. Лгал, или, может быть, говорил ложь, в которую искреннее верил, как в правду – не знаю. Но мне уже жаль, что я, еще мальчишкой, бросался тебе на шею, когда ты возвращался с боевых вылетов, на которые меня не брали Ногти Анакина впились в кожу Кеноби, раскровенив плечо. Дыхание юноши оставалось на волосах магистра мириадами теплых капель. Глубже. Так глубоко, как только сможешь. Потому, что в последний раз. Мне не жаль. Я разучился жалеть лжецов. Оби-Ван кончил с громким, протяжным стоном, и Анакин, чуть слышно облегченно вздохнув, вышел из его тела. Это было в последний раз. Прощай, Оби-Ван. Прощай. Я не заплачу. Я не заплачу. Я не жалею лжецов. Анакин Скайуокер мертв. Ты скоро умрешь. Но мне не жаль. И я не заплачу. Я сильнее этого. Я сильнее тебя. Ни слезинки. Никогда. Анакин поднялся с кровати и негромко сказал: – Я пришел проститься. Я улетаю в одну из дальних систем, по особому приказу Канцлера. На лице Оби-Вана мгновенно появилось то серьезное и немного печальное выражение, которое почти не покидало его в последние годы. Анакин знал, о чем сейчас спросит Кеноби, и уже приготовил ответ: – Ты… сообщил об этом? – Магистр Винду все знает, – сказал Анакин, бережно надевая протез и поднимая с пола одежду. Собственно говоря, его слова даже не были ложью. Мэйс Винду знает обо всем лучше, чем кто бы то ни было другой. Но уже никому не расскажет, потому, что его темная кожа стала алой от крови и разорвалась там, где кости преодолели упругую преграду мышц и показались наружу. – Почему ты сразу не сказал мне, что улетаешь… – …на Мустафар. – Смысла лгать не было – все равно, прежде чем Оби-Ван узнает всю правду, сюда придут клоны. Важно лишь, что бы он сейчас ничего не заподозрил и предпринял. А через полчаса будет уже все равно. – Если бы я сказал – наше прощание не состоялось бы. Легко ли заниматься любовью с человеком, который может быть, уже завтра будет мертв? Нет Печальное выражение в глазах магистра стали острее: – Это война. Любой из нас может умереть, любой может не вернуться с задания. Такова жизнь. Но ты – ты должен вернуться, Анакин. Обещаешь? Это в последний раз. В последний раз я улыбаюсь ему, так, как делал это раньше. И, кажется, до шеи опять щекотно дотрагивается падаванская косичка. – Да, учитель. Оби-Ван засмеялся и обнял Анакина за плечи. Тот улыбнулся в ответ. Бывший учитель даже не заметил, какой натянутой была эта улыбка. Вот так. Проще, чем кажется, как и говорил Палапатин. Не больно. Почти. Юноша медленно направился к выходу. На секунду Оби-Вану показалось, что глаза ученика выглядели как-то странно, но, прежде чем мысль успела оформиться окончательно, Анакин уже затерялся в темноте дальнего угла, куда не доходил мягкий приглушенный свет. * * * Анакин мысленно выругался, когда по его щеке скользнула, оставив горячую дорожку, слеза. «Это тоже – в последний раз. Это слезы не по тебе, Оби-Ван», – мысленно сказал он сам себе. И снова уличил себя во лжи.

Сехмет: * * * Протез не выдержал температурной перегрузки, и расплавившиеся ручейки металла заскользили по омертвевшей обожженной коже. Анакин лежал лицом вниз, почти неразличимый среди алой лавы и черного камня. Искры светились в волосах, как маленькие звездочки. Одежда, медленно превращаясь в пепел, ссыпалась в лаву, на миг оседая серым порошком на плотной раскаленной поверхности. – Анакин!.. нет… По распластанному телу, короткой судорогой, прошел последний вздох жизни. Молодой джедай поднял голову. Его темные, почти ничего уже не видящие глаза, скользнули по Оби-Вану и медленно закрылись дрожащими веками. Еще некоторое время он лежал, подняв голову, но затем силы окончательно покинули его. «Это не Анакин, не твой ученик» – упорно твердил разум, но сердце не хотело его слушать. Огонь, точно хищник, понявший, что жертва уже мертва, накинулся на тело Скайуокера, спешно пожирая его. Но Оби-Ван не видел всего этого. «Почему. Они. Всегда. Умирают. Вот так» – стучало в его висках. Перед глазами была стальная поверхность пола, по которой растекалась кровь, горячая, как лава. Прямо сквозь пальцы. Все было в точности, как в кошмарах, которые Оби-Ван видел каждую ночь, первые три месяца после смерти Квай-Гона. Но тела учителя в этом видении не было – только кровь, обжигающая кровь, которая, казалось, лилась прямо из ладоней. И еще – ситх. Мертвый ситх, летящий в шахту. Мертвый ситх – такой же, как Анакин. И глаза – такие же: желтые, широко распахнутые, полные боли и испуга. У ситхов и джедаев больше общего, чем принято считать. Они одинаково умирают. Ты не должен жалеть ситха. Ни того – ни этого. Руки сжались в кулаки, так сильно, что, казалось, вот-вот кожа порвется и по ним на самом деле потечет кровь. Протез Анакина уже полностью расплавился, а вся плоть на руке сгорела, так, что сквозь огонь можно было разглядеть шелушащуюся обугленную кость. Броситься туда и вытащить его. Может быть, его еще можно спасти. А если нельзя – погибнуть вместе с ним. Я заслужил это – я предал своего ученика. Глаза ситха. Желтые, с жесткими ресницами. Ты выше всего этого! Ты джедай, Кеноби! А он – он больше не твой ученик! Он – ситх, он убийца! Уходи отсюда. Ты же должен это понимать, ведь ты… Запах был просто отвратительным – сгоревшая плоть, одежда, волосы, превратившиеся в дым… как в мусоросжигателе бойни, на одной из отсталых планет, где в исполинской печи жгли все, что оставалось от животных и окровавленные тряпки, которыми вытирали полы. Но Оби-Ван не замечал всего этого. Я – человек. Почему, когда Квай-Гон сбросил в тот мусоросжигатель ситха – молодого ситха, совсем мальчишку, с такими же испуганными желтыми глазами – это казалось подвигом, а падение Анакина в лаву – такое нелепое, почти случайное – выглядит каким-то страшным предательством? Ответа не было. Был только тошнотворный запах и кровь. Оби-Ван стоял на коленях, глядя вперед невидящими глазами. Он не знал, что перед ним – реальность или ведение. Затянувшийся кошмар, или страшный сон, ставший реальностью?.. С ладони, раненой острым камнем, действительно лилась кровь. Капли катились вниз и с шипением исчезали, не долетев нескольких дюймов до лавы. Сквозь гарь и рой мыслей, как сквозь плотный черный туман, до него долетели слова, смысл которых он не понял: – А что мы будем делать с этим джедаем, Император? – Он больше не джедай.

Сехмет: * * * – А что мы будем делать с этим джедаем, Император? – Он больше не джедай, – ответил Палапатин. Оби-Ван неподвижно стоял на коленях, глядя вперед, туда, где медленно догорал Анакин. На реснице, приобретшей серебристый оттенок, висела одинокая слезинка, хотя глаза магистра были сухими. – Его стоит убить. Он может быть опасен. – Я сам разберусь с ним. Заберите Вейдера. Рука Палапатина легла на плечо Оби-Вана, прерывая его видение. Магистр мгновенно распрямился и вскочил на ноги. В глазах его светилась ненависть. Искренняя, безграничная, непростительная для джедая ненависть. Оценив ситуацию, он попытался поднять с земли свой меч, отброшенный в слепом гневе, в обиде на самого себя, прочь. Металлический цилиндр дрогнул и поднялся в воздух, но, неожиданно, вместо того, что бы взлететь в притягивающую его руку, меч дернулся и снова упал на землю, словно став слишком тяжелым для Силы. Для Светлой стороны Силы. Палапатин улыбнулся. – Не стоит, магистр Кеноби. Я все равно вправе сделать с Вами все, что захочу – потому, что я могущественнее. – Он упивался своим могуществом, и это чувствовалось в каждом его слове. – И если я захочу убить Вас – я убью. – Что же Вам мешает, Сидиус? – У меня есть к Вам предложение, которое я прошу как следует обдумать. Если Вы пойдете с нами, Кеноби, Вы сохраните себе жизнь. Империи нужны те, кто способен пропускать сквозь себя мощь Силы. Если же откажитесь… – Неужели Вы полагаете, что я пойду за ситхами только ради того, что бы спасти собственную жизнь? Мне не жаль расстаться с ней. – Оби-Ван машинально кивнул в сторону обгоревшего тела, бережно укладываемого на носилки спутниками Императора. – Да, Вы можете убить меня, я не буду сопротивляться. Напротив – это будет облегчением. Убейте меня – мне все равно – в честном бою, или нет. – Убить Вас? Зачем мне убивать Вас, Кеноби? – с притворным удивлением спросил Палапатин. – Затем же, зачем убили остальных джедаев. Если этой причины недостаточно – прибавьте к ней то, что я только что убил Вашего ученика. Император засмеялся. Его рот казался черной пещерой, бездонным черным провалом на и без того уродливом лице. – Вам это кажется смешным? – спросил джедай. Палапатин ничего не ответил, он лишь смеялся и смеялся, а Оби-Ван, с каким-то холодным любопытством, к которому примешивались раздражение и отвращение, пристально смотрел в лицо ситха – запоминал желтые глаза и глубокие складки бледной кожи, местами стянутой, а местами провисшей, как в детстве запоминал противные извивы сороконожек и червей, живших в почве разных планет; изучал кривящиеся от хохота губы, покрытые причудливыми морщинками, расправившимися, что бы обнажить зубы, слабо поблескивавшие в огненных вспышках мустафарской лавы… Он целовал Анакина. Эта мысль появилась в голове сама собой. Может быть, ее подсказала Сила, а, может быть, джедай догадался сам, по этому непристойному хохоту, по чему-то неуловимому, что он давно уже чувствовал в ученике – в любовнике – но не мог понять. А все оказалось так просто. Он целовал Анакина. Не просто ревность, нет. Нечто куда большее, нечто… По жилам Оби-Вана короткой волной пробежал, будто поджигая все изнутри, гнев. И впервые Кеноби не хотелось подавить в себе это чувство, заставляющее сердце взрываться и разлетаться на тысячу астероидов. Анакин выкручивался из объятий учителя, вырывался, шепча отговорки, и шел к Канцлеру, что бы… Отвратительно. С кем угодно – и Оби-Ван простил бы ему это. С любым мужчиной, с любой женщиной. С любым джедаем, с любым падаваном, с любым сенатором, с любым клоном. С любым… с любым ситхом. Только не с Палапатином. Но именно его предпочел Анакин. Почему? Потому, что юный Скайуокер больше, чем кто бы то ни было другой, ценил умение контролировать других, а этим искусством Палапатин владел в совершенстве. Оно стало частью его жизни, частью досуга – Дарту Сидиусу нравилось глумиться над людьми, всеми способами подчиняя их своей воле, сгибая, превращая в чудовищ. И просто ломая.

Сехмет: И только что он сломал тебя. Оби-Ван равнодушно взглянул на свой меч, который катился вниз, в лаву, точно там находился кто-то, кому джедайское оружие было нужнее, чем Кеноби. – Моего любимого ученика? Я думал, что Анакин – Ваш любимый ученик. – Анакин – может быть. Но я убил не его. – Голос магистра не дрогнул, хотя это стоило ему немалых усилий. – Конечно, мальчишку немного жаль… – Палапатин усмехнулся. – Но я вполне могу обойтись без него, – во взгляде ситха можно было без труда прочитать продолжение фразы: «…а ты не можешь». – У меня нет объективных причин для того, что бы возвращать его к жизни. – «Возвращение к жизни», – Оби-Ван попытался усмехнуться в ответ, но получилось лишь печальное хмыканье. – Жизнь вернуть невозможно. Даже если дыхание вновь вернется в его сгоревшую грудь – он станет чудовищем, воплощенной Темной Стороной. Это вы называете «возвращением к жизни»? – Хотите – я сделаю это для Вас, Кеноби? «Неужели он верит в то, что я соглашусь, и пойду за ним, за убийцей всех, кто был мне дорог?» – подумал Оби-Ван, стараясь не вспоминать, как Анакин медленно горел под его обезумевшим взглядом. Ты уже согласился. Ты можешь кричать, можешь попытаться убежать. Но ты уже никогда не скажешь ему «нет». Палапатин протянул ему руку: – Я верну жизнь Анакину, и Вы пойдете за нами. Так будет лучше для всех нас. Вы можете мне верить – я не обманываю тех, кто мне нужен. – А я Вам нужен. – На этот раз усмешка получилась. Она была сдавленной и, может быть, от того осталась незамеченной, но Оби-Ван почувствовал, что ему больше не нужно запрокидывать голову, что бы удержать то и дело подкатывающие слезы – самые горькие слезы из всех – слезы бессилия. – Просто скажите – «да» или «нет», Кеноби. Вы уйдете живым в любом случае. Слово Лорда. Ты не скажешь ему «нет». – Да, я согласен, – тихо сказал Оби-Ван и почувствовал, как от этих слов что-то оборвалось у него внутри. Но его рука уже была в руке Сидиуса, крепко сжимавшей его ладонь. И как будто рухнул за спиной последний подожженный мост. – Я рад, что Вы согласились, – сказал Палапатин и притянул его к себе. Оби-Ван, поняв его намеренья, попытался вырваться или хотя бы отстранится, но тщетно. Потому, что это часть клятвы. Преодолев отвращение, джедай подался вперед, и ситх поцеловал его. Белесые губы сцепились с губами Кеноби, и черные зрачки, окруженные желтизной радужки, заглянули ему в глаза, заставляя их закрыться. Во рту был неприятный пресный привкус, а дальняя, мягкая часть нёба еще болела от часто подступавших слез, когда язык Палапатина коснулся ее, побуждая Оби-Вана ответить на поцелуй. И он ответил, осторожно скользнув кончиком языка по ребристой поверхности сразу за зубами, и дальше, чувствуя, как Сила, Темная ее сторона, проникает в него, гудя, как потревоженный рой пчел. Наконец, удовлетворенный таким проявлением верности, Сидиус прервал поцелуй. С явным удовольствием вдохнув душный, жаркий воздух Мустафара, он сказал: – Ты любил это в своем учителе, верно, Оби-Ван? Полюбишь и во мне. Пойдем. Мой корабль готов к взлету. Их руки разъединились. Потревоженная рана на ладони снова начала кровоточить.

Сехмет: * * * Клон – один-единственный клон, проводник, не конвоир, ибо в охране нужды не было – закрыл дверь в отсек и Оби-Ван остался в абсолютном одиночестве. Во рту был сладковатый, как рвота, привкус бесцеремонного поцелуя, которым одарил его ситх, а в ушах, перекрывая тишину корабля, такую непохожую на рокот лавы, звучали слова, произнесенные при этом. – Почему он сравнил себя с моим наставником? – вслух спросил Кеноби у своего отражения в отполированных до зеркального вида металлических облицовочных плитах. – Почему? Он закрыл глаза и попытался вспомнить Квай-Гона. Перед боем тот был всегда спокоен. Равно как и в самом бою. Но потом? Что было потом? Голова кружилась, и Оби-Ван не мог поручиться за точность своих воспоминаний, но ему казалось, что победа всегда доставляла Квай-Гону удовольствие. Победа или убийство? Этого он не знал. Он просто видел – отчетливо и ясно, как на самом деле, хотя не был даже уверен, что это воспоминание, а не плод его усталого воображения – своего учителя, бежевые рукава одежды которого стали алыми от крови, а на губах была улыбка – не та обычная, нежная улыбка, которой он одаривал своего падавана, а полная жестокого удовольствия. В точности как та, которой улыбнулся Дарт Мол, когда красное лезвие его светового посоха прошло сквозь тело Квай-Гона. «Не думай об этом» – сказал он сам себе и открыл глаза, снова оказавшись лицом к лицу с собственным отражением. В отражении было что-то неправильное. Оби-Ван провел здоровой ладонью по тускло мерцающей в голубоватом свете ламп металлической поверхности. Его рука оставила мутный, быстро исчезающий след. Он убивал. Но он убивал ситхов. И не жалел об этом. Потому, что он был джедаем. А ты… И тут он понял, что именно было не так в его отражении. Радужка глаз приобрела желтоватый оттенок, точно впитав в себя огненный тлен Мустафара. Еще одно напоминание о том, что обратного пути нет… впрочем, Оби-Ван и не собирался на него становиться. Он сделал свой выбор, поставив жизнь Анакина – и пусть это уже не его Анакин – выше собственной чести. И не жалел об этом. Вот только глаза… если бы не они, можно было бы не говорить этих страшных – все равно страшных, даже для бывшего джедая – слов: Я – ситх …конец первой части…

Таня Геллер: Интересно... В поцелуй вкладывается совершенно иной смысл. В этом определенно что-то есть)

Сехмет: мерси

Сехмет: что, ни уж то все так плохо? просмотров - почти тридцать, комменатрий - один. Может вы обидеть меня боитесь, господа читающие? так не бойтесь, я любому отзыву буду рада.

Миссис Малфой: Сехмет, я в абсолютном восторге. Ты воплотила мои казалось бы несбыточные мечты. Я даже на англицком такого не надеялась увидеть... боже, ты не представляешь как мне они втроём нравятся- именно так я всё и представляла... а уж Оби-Ван, переходящий на ТС, вообще... А ты это в сообществе ЗВслэш пропЕарить не хочешь? И кстати- а разве он Палапатин? Не Палпатин?

Сехмет: премного длагодарен за отзыв! Миссис Малфой пишет: цитатаА ты это в сообществе ЗВслэш пропЕарить не хочешь? Если только когда Рене фест начнет - что бы хоть волна была. Миссис Малфой пишет: цитатаИ кстати- а разве он Палапатин? Не Палпатин? А это как Анакин и Энакин - кому как больше нравится. Потому, что издержки дикции и клавиатур переводчиков - рулят.

Миссис Малфой: Сехмет А Рене собиралась устраивать фест?

Сехмет: ага. Уже почти.

Серая тварь: Сехмет, это великолепно. Тяжелые, как черный гранит, мысли, вложенные в историю, и удивительная легкость текста, читаешь, как по масляному озеру скользишь, и над озером плывет сладковатый дымок тления. Ваша манера писать завораживает, будто в каждое предложение закручен/заключен маленький вихрь, как сжатая пружина, как черные масляные волны. Герои как живые статуэтки, тщательно выточенные, двигающиеся, дышащие и удивительно канонические и удивительно изящно вплетенные в эту альтернативную вселенную, как будто они в ней родились. Образ Канцлера бездонен, действительно, древнее существо, в котором сосредоточена та огромная мощь Силы, та ее сторона, которой так боялся существовавший ранее Орден джедаев, орден, которого больше нет. Канцлер, который сумел сломать и подчинить себе всех. Анакин, больше всего ценящий умение контролировать других, а теперь самое жизнь его будет контролировать бездушная биомеханика. Или я ошибаюсь, и Палпатин вернет ему не только жизнь, но и вновь функционирующие легкие, темные волосы и свободу движений? Ибо о другой свободе говорить не приходится. Или опять же только пока, ведь история не закончена. Короткое воспоминание о Квай-Гоне – бежевые рукава, по локоть вымокшие в алой крови… Чьей? Врагов или просто противников? Оби-Ван Кеноби, обреченный на вечную печаль после смерти своего наставника, и выбравший для своего ученика участь хуже смерти. Он больше не джедай. Как и Анакин. Но что Кеноби выбрал для себя? Поглотят его пески вечности или так долго подавляемый гнев вырвется на свободу и сделает его новым владыкой ситхом? И все вернется на круги своя – учитель и ученик. Этот вопрос пока открыт и обращен к автору.

Сехмет: Грубо говоря, Кеноби завербован Императором исключительно ради того, что бы эмоциональная нестабильность Вейдера не повредила монархии. Абсолютным ситхом Оби-Ван не станет, так как это и не предусматривалось планом. Вейдер, разумеется, будет выглядеть именно так, как в классической трилогии (по секрету скажу, что изначально я планировала убить Анакина, и оставить эксплуатируемомым его имя [т.к. сложно опознать, кто там под маской], но потом пришла к выводу, что не стоит бросать линию 'отцовских генов' в Люке [Люк появится не раз и не два. И, разумеется, ему предстоит сделать куда более сложный выбор, чем в каноне].), и, точно так же, как там, он будет полностью зависить от механики, ее Т.О.. Но к этому, конечно, прибавится еще одна, крайне важная потребность... Образ Квай-Гона возникнет еще неоднократно, причем как в виде параллелий с "текущими событиями", так и в виде воспоминаний. Очернять/обелять его я не намерена - пусть все остается на совести Оби-Вана и читателей. Это все, что я могу пока сказать. И это немногим меньше, чем то, что я сама уже знаю о сюжете. ______________________ P.S. за похвалу - спаисбо.

Faith S.: Очень понравилось )))) Буду ждать продолжения с нетерпением. )))

Сехмет: ЧАСТЬ ВТОРАЯ – Ты говорил, что любишь меня. – Я притворялся, – голос кажется очень холодным, может быть потому, что нельзя увидеть движения губ, сопровождающие эти слова. И, все-таки, неуловимо, но четко ощущается нотка дрожи, тонким электрическим импульсом бегущая по гласным. Хотя, скорее всего, это просто оттенок усталости. Усталости первого дня новой жизни. – Ты… – голос Кеноби тоже чуть заметно дрожал, хотя уже по совсем другой причине, – сколько раз это говорил, столько раз ласкал меня, столько раз обнимал… Мы столько раз стояли, взявшись за руки, глядя в небо… столько раз… «Столько раз, и неужели теперь – все ложь?». Отчаянный поток взбесившихся мыслей. Не ждешь никаких ответов, просто говоришь и говоришь, зная, какие слова прозвучат в конце твоей речи. – Я притворялся, – повторил Вейдер. Захотелось кинуться ему на шею и, что есть сил, закричать: «я люблю тебя, Анакин! черт возьми, перестань… я же тебя люблю!». Интересно, что он сделает? Осторожно отстранит?.. Ты слишком свой, что бы тебя ненавидеть, и слишком чужой, что бы тебя любить. И все равно ты сейчас скажешь эти слова, хотя заранее знаешь, как он ответит. Интересно, что с тобой случиться, когда ты услышишь это «нет»? – Притворись еще раз, – Оби-Ван протянул руку вперед, подняв ладонь, точно готовясь распластать ее по невидимой стене. Вейдер стоял неподвижно. Бывший наставник казался настолько жалким, что если бы не странное давящее чувство в груди, стоило бы усмехнуться. Желтые глаза Кеноби нервно заглядывали в черные линзы, точно пытаясь прочитать в скрытых за ними зрачках какие-то тайные мысли. Внутри упорно пульсировало что-то странное… как будто постороннее, отторгаемое организмом, но, не смотря на это, кажущееся его неотъемлемой частью… – Притворись еще раз. Можно притвориться еще раз. Можно притворяться всю жизнь. Можно притворяться целую вечность. Можно даже верить в собственное притворство. Просто протяни ему руку. – Как угодно, Лорд Кеноби, – сказал Вейдер и протянул свой покрытый черным пластиком протез навстречу руке бывшего наставника. Их пальцы сплелись, и Оби-Ван ощутил, как его пульс замыкается сам на себе, не чувствуя ответных движений крови под кожей Анакина. Потому, что нет крови. И нет кожи. И нет Анакина. Кеноби захотел отдернуть руку, но вдруг почувствовал, как Сила, слабо, но верно, точно статическое электричество, покалывает его ладонь. Это было… почти как любовь. О, нет, Вейдер не любил. Но он впитывал это чувство, как губки впитывают воду, фильтруя ее и изымая из почти прозрачной жидкости крошечные кусочки жизни. – Лорд Кеноби… Привыкнуть к этому новому, довольно глупо звучащему, обращению, было невероятно сложно. Оби-Ван обернулся и увидел незнакомого юношу, судя по одежде – из низших чинов техобслуживания. В голосе его читался откровенный страх. Разумеется. Перед ним ведь двое ближайших помощников Императора. Есть чего испугаться. – Лорд Кеноби, Вас хочет видеть Император, – продолжил незнакомец. – Он намерен лично показать Вам несколько отсеков, в которых… – Я все понял, – последовал короткий кивок и юноша ушел так же бесшумно, как и появился. – Идите, Лорд. Император не любит ждать. – К голосу Вейдера вернулась на секунду ускользнувшая холодность и все встало на свои места. Оби-Ван опустил руку, и, резко развернувшись, точно пытаясь стереть с сетчатки образ того, кем стал его ученик, направился к выходу.

Сехмет: * * * – …Кроме того, здесь будет постоянно находиться несколько пехотных батальонов. «Казармы» находятся двумя уровнями ниже. «Звезда» станет одним из основных мест твоего, – Император надавил на это слово, точно подчеркивая то, что беседа была неформальной, – постоянного пребывания. Отсеки, коридоры и лифты мелькали в сознании, даже не пытаясь выстроиться в стройную схему. Из головы упорно не шел сегодняшний разговор с бывшим учеником. «Возвращение к жизни». Правильнее было бы сказать «убийство» – теперь от юного Скайуокера, как любил называть юношу Йода, и вправду ничего не осталось. – Зачем ты сделал это с Анакином? – вопрос сорвался с языка почти непроизвольно. – Я сделал то, о чем мы договорились с тобой, Оби-Ван. – Не называй меня так. Оби-Ван мертв. – О, нет. Он жив. Будь он мертв, я бы не повел тебя за собой. Император улыбнулся и, не сбавляя шага, взял бывшего джедая за руку. В этом движении было нечто от жестов, которыми поглаживают изгиб любимой трости или треплют по шее послушное домашнее животное. – Можно сказать, что экскурсия окончена. Я показал тебе почти все, что хотел. Осталось только… Еще одна дверь сомкнулась за их спинами. – Это помещение тебе тоже стоит запомнить, хотя я и не планирую слишком часто посещать это место. Мой «тронный зал». Комната – назвать это «отсеком» язык не поворачивался – была огромной и почти что пустой: всю ее меблировку составляли несколько тумб, обитое темной кожей кресло и небольшой, приземистый стол с картой галактики. – Кстати, ты потерял свое оружие, думаю, тебе понадобится новое. У меня есть небольшой подарок… С одной из тумб поднялся и поплыл по воздуху, повторяя чуть заметные движения руки Палапатина, продолговатый предмет. Металлический цилиндр, значительно длиннее и чуть толще, чем традиционные световые мечи, используемые Орденом. Оби-Ван протянул руку и взял его. Это был световой посох. Тяжелый, намного тяжелее, чем меч. И даже, кажется, тяжелее стандартного бластера. Он точно такой же, как тот… Уловив мысль Кеноби, Сидиус улыбнулся и сказал: – Да, это тот самый, которым прежде обладал Дарт Мол. Конечно, починка обошлась дорого, но мне было жаль терять такое хорошее оружие. У него идеальный баланс. Попробуй. – Я не умею фехтовать посохом. Боюсь, у меня ничего не получится. Но я очень благодарен Вам… – Всего лишь пару простых приемов. – Ладони Палапатина легли на руки Оби-Вана, сжимавшие подарок. – Можешь не включать вторую половину. Давай. Это проще, чем кажется. Император сделал несколько шагов назад и опустился в кресло, предоставляя бывшему джедаю полную свободу действий. Ситх был абсолютно уверен, в том, что его новый слуга и не подумает сделать какую-нибудь глупость. Конечно, прежний Кеноби обязательно бы попытался накинуться на Сидиуса, не смотря на то, что тому ничего не стоило превратить храброго джедая в горстку пепла… но этого рыцаря больше нет. И нет никаких причин в этом сомневаться. Один из активаторов тихо щелкнул, излучатель посоха выбросил длинный ярко-красный луч. Это как короткая вспышка. Посох проходит сквозь тело наставника. Мгновенно обмякшее тело падает на пол. Улыбка. Перед глазами алая пелена защитного поля. Кеноби слабо взмахнул – снизу вверх, слева направо – начертив в воздухе крест, и снова опустил руки. – Смелее. Запястья как будто кто-то сжимает, не дает толком почувствовать оружие. Пульс становится громче. Если ты встал на этот путь, ты должен пройти его до конца. Оби-Ван сделал еще несколько легких взмахов посохом. Да, действительно, баланс был идеален, но… Световые лезвия не хранят капель крови, в отличие от металла. Их вспышки приходят и уходят, каждый раз оставаясь незапятнанными. И, все-таки, на этом оружии была кровь Квай-Гона. Не думай об этом. Это твой путь. Остается лишь пройти его до конца. До самого последнего шага. – Он превосходен, верно? – спросил Палапатин, любуясь грациозными взмахами, отражавшими воображаемые выстрелы из бластеров. – Он просто создан для прекрасного боя. Ты научишься им пользоваться. Это не сложно, главное, всегда верно рассчитывать траекторию движения… второй части. Кеноби не услышал этих слов, они упали на пол, разрубленные алым световым лезвием, тихо вибрирующим от тайного желания, от неукротимой жажды крови. Еще несколько взмахов – уже атакующих. Не задумываясь. Просто представляя перед собой врагов. Справа налево, оставив ногу, точно для прыжка. Кого ты больше всего хочешь убить? Слева направо. Выдвигая плечо. Выписывая в воздухе восьмерку. Себя.

Сехмет: Удар с разворота. Потом – сверху вниз, разрубая тело напополам. От левого плеча – до бедра. Несколько коротких, пронзающих выпадов – вперед, а затем вниз, добивая врага. И, наконец, награда – сдержанные, сухие аплодисменты и полная притворства улыбка профессионального политика: – Это было прекрасно, Лорд Кеноби. Луч погас. Император рывком поднялся с кресла. Его лицо, казалось, слабо фосфорицировало в чуть болезненном, отдающим синевой, свете. Шаги – крадущиеся, бесшумные. Кажется, ситх парит над полом, медленно скользит вперед, не касаясь его подошвами обуви. Белая рука, напоминающая, из-за шрамов, лапу какого-то странного животного, ночного животного, живущего в глубоких пещерах какой-нибудь планеты, которая настолько близка к своему солнцу, что ни одна тварь не может выбраться на поверхность днем без риска умереть на месте, превратившись в засушенный экспонат безымянного музея, ложится на плечо и сжимает его. Почти что до боли. – Пойдем, – Палапатин улыбнулся, снова показав зубы: белые, ровные, вызывающие неуловимое отвращение. – Я хочу показать тебе комнату, в которой ты будешь жить… во время пребывания здесь. Нетрудно догадаться, что будет дальше, верно? Он закинет тебя на кровать и поимеет, как шлюшку с нижних ярусов Корусканта. Поцелуй – это не только клятва. Это еще и обещание. – Ты идешь? Ни слова в ответ. Ладонь Кеноби сжала посох так, что, кажется, еще чуть-чуть и крепкая рукоятка треснет, посыпавшись на пол, как разбитый бокал. – Дело ведь в верности, Оби-Ван. Ты пойдешь со мной? Бывший джедай прикрыл себе рот рукой, боясь дать единственный возможный ответ. Потому, что ты уже согласился. Ты можешь кричать, можешь попытаться убежать. Но ты уже никогда не скажешь ему «нет». Потому, что в опасной близости от черной дыры невозможно удержать штурвал корабля, тебе хочется свернуть с курса и полететь туда, что бы утонуть в ней, услышав, как сомкнется за спиной незримая черная мембрана, и ты перестанешь существовать, рассыпавшись на сотни маленьких звезд другого мира, который никто никогда не увидит. Это часть клятвы. Часть платы. Палапатин аккуратно взял его за запястье и отнял от губ скрывавшую их руку. В этом простом, почти что невинном, движении, сквозила похоть, или даже точнее – страсть обладания, не сказанное вслух, но от того не менее явное «ты больше не принадлежишь себе. Я сделаю с тобой все, что захочу». Ты уже выбрал это путь. Ты не свернешь. Коротким движением, как перед боем, Оби-Ван скинул плащ, и тот осел бесформенной бурой тряпкой на холодный пол. – Да, Император. – Тогда пойдем. Я покажу тебе твои личные покои. * * * Его сердце из мягкой породы. Мне ничего не стоит раскрошить его пальцами, так, что останется лишь пара особо крепких камней, но и те, со временем обратятся в песок. Свет был ярким, даже чересчур. Он пробивался сквозь плотно сомкнутые веки, лишая возможности окунуться в благословенный мрак, позволявший забыть о том, что увидишь, когда откроешь глаза. Горячий. С мощными бедрами, которые так приятно обхватывать ногами. Оби-Ван сжал челюсти, не позволяя ни единому звуку вырваться из своей груди. Он чувствовал ненависть к своему телу, слабому, не способному справиться со сладкими спазмами, волна которых накатывала снова и снова, в такт неторопливым движениям ситха. «Видел бы меня сейчас мой учитель» – горькая усмешка вспыхивает и гаснет в мозгу. Намного приятнее, чем его ученик. Да. Более опытный. Более просторный. Один из самых преданных Ордену джедаев, верно? Все равно ты не сможешь без Анакина. Даже если тот уже мертв. Ты был плохим джедаем и не умел не привязываться. Считай это платой. Все равно тебе больше нечем платить. По шее стекали пот и слюна, некоторые пряди волос совсем промокли и казались не рыжими, а черными. Сквозь стиснутые зубы прорвался наружу стон. Тихое «м-м-м-м» – как мычание больной банты. Удовлетворенный, кажется, лишь этим звуком, но не обладанием телом, Император поднимается с кровати. Можно открыть рот, что бы втолкнуть в легкие столько воздуха, сколько хочется, и слизнуть с усов соленые капли пота, катившиеся из-под глаз, точно слезы. * * * Кеноби не произнес этого имени вслух. Но я все равно услышал, как мысленно он повторял его снова и снова – сначала извиняясь за измену, а затем – не в силах совладать с собственным подсознанием – потому, что именно это имя ассоциировалось у него с удовольствием соития. Квай-Гон. Разумеется, кто же еще мог стереть с внутренней части этого бедра узкий след от нескольких капель крови, а потом поцеловать ученика так, что тот сразу забыл о строгом кодексе, запрещавшем подобные отношения. В этом есть нечто неуловимо-забавное. Верный Ордену. Один из самых верных. Теперь ты будешь верен только мне.

Сехмет: * * * Звезда Смерти неподвижно парила в холодной невесомости, как большой спутник, потерявший свою планету. Измотанный долгим днем и тяжелыми мыслями, Кеноби быстро уснул. Ему снилось, что он падал и падал в бесконечно длинную шахту, а где-то далеко наверху стоял кто-то и смотрел на него печальными синими глазами. Вейдер тоже спал – тяжело, без снов, как и всякий едва окрепший больной. От посторонних глаз его скрывали плотные, черные снаружи и белые изнутри, стенки герметичной камеры, напоминающей миниатюрную копию самой станции. Где-то внутри его большого, полумертвого тела, тяжело билось сердце, заключенное в клетку из пластика и металла. Крейсер Императора держал курс на Корускант. Предстояло еще многое изменить в застоявшемся республиканском строе, прежде чем Империя станет действительно полноценной. …конец второй части…

полная версия страницы